Неточные совпадения
Крестьяне рассмеялися
И
рассказали барину,
Каков
мужик Яким.
Яким, старик убогонький,
Живал когда-то в Питере,
Да угодил в тюрьму:
С купцом тягаться вздумалось!
Как липочка ободранный,
Вернулся он на родину
И за соху взялся.
С тех пор лет тридцать жарится
На полосе под солнышком,
Под бороной спасается
От частого дождя,
Живет — с сохою возится,
А смерть придет Якимушке —
Как ком земли отвалится,
Что на сохе присох…
И он
рассказал, как
мужик украл у мельника муку, и когда мельник сказал ему это, то
мужик подал иск в клевете. Всё это было некстати и глупо, и Левин, в то время как говорил, сам чувствовал это.
По случаю несколько раз уже повторяемых выражений восхищения Васеньки о прелести этого ночлега и запаха сена, о прелести сломанной телеги (ему она казалась сломанною, потому что была снята с передков), о добродушии
мужиков, напоивших его водкой, о собаках, лежавших каждая у ног своего хозяина, Облонский
рассказал про прелесть охоты у Мальтуса, на которой он был прошлым летом.
Принял он Чичикова отменно ласково и радушно, ввел его совершенно в доверенность и
рассказал с самоуслажденьем, скольких и скольких стоило ему трудов возвесть именье до нынешнего благосостояния; как трудно было дать понять простому
мужику, что есть высшие побуждения, которые доставляют человеку просвещенная роскошь, искусство и художества; сколько нужно было бороться с невежеством русского
мужика, чтобы одеть его в немецкие штаны и заставить почувствовать, хотя сколько-нибудь, высшее достоинство человека; что баб, несмотря на все усилия, он до сих <пор> не мог заставить надеть корсет, тогда как в Германии, где он стоял с полком в 14-м году, дочь мельника умела играть даже на фортепиано, говорила по-французски и делала книксен.
А если
рассказывают и поют, то, знаешь, эти истории о хитрых
мужиках и солдатах, с вечным восхвалением жульничества, эти грязные, как немытые ноги, грубые, как урчание в животе, коротенькие четверостишия с ужасным мотивом…
Пока он
рассказывал, Самгин присмотрелся и увидал, что по деревне двигается на околицу к запасному магазину густая толпа
мужиков, баб, детей, — двигается не очень шумно, а с каким-то урчащим гулом; впереди шагал небольшой, широкоплечий
мужик с толстым пучком веревки на плече.
— Поболталась я в Москве, в Питере. Видела и слышала в одном купеческом доме новоявленного пророка и водителя умов. Помнится, ты мне
рассказывал о нем: Томилин, жирный, рыжий, весь в масляных пятнах, как блинник из обжорки. Слушали его поэты, адвокаты, барышни всех сортов, раздерганные умы, растрепанные души. Начитанный
мужик и крепко обозлен: должно быть, честолюбие не удовлетворено.
Он перестал качаться на стуле и дразнящим тоном начал
рассказывать Макарову мнение хромого
мужика о женщинах.
Клим подумал: нового в ее улыбке только то, что она легкая и быстрая. Эта женщина раздражала его. Почему она работает на революцию, и что может делать такая незаметная, бездарная? Она должна бы служить сиделкой в больнице или обучать детей грамоте где-нибудь в глухом селе. Помолчав, он стал
рассказывать ей, как
мужики поднимали колокол, как они разграбили хлебный магазин. Говорил насмешливо и с намерением обидеть ее. Вторя его словам, холодно кипел дождь.
Он тотчас же
рассказал: некий наивный юрист представил Столыпину записку, в которой доказывалось, что аграрным движением руководили богатые
мужики, что это была война «кулаков» с помещиками, что велась она силами бедноты и весьма предусмотрительно; при дележе завоеванного мелкие вещи высокой цены, поступая в руки кулаков, бесследно исчезали, а вещи крупного объема, оказываясь на дворах и в избах бедняков, служили для начальников карательных отрядов отличным указанием, кто преступник.
На тревожные вопросы Клима он не спеша
рассказал, что тарасовские
мужики давно живут без хлеба; детей и стариков послали по миру.
Он употреблял церковнославянские слова: аще, ибо, паче, дондеже, поелику, паки и паки; этим он явно, но не очень успешно старался рассмешить людей. Он восторженно
рассказывал о красоте лесов и полей, о патриархальности деревенской жизни, о выносливости баб и уме
мужиков, о душе народа, простой и мудрой, и о том, как эту душу отравляет город. Ему часто приходилось объяснять слушателям незнакомые им слова: па́морха, мурцовка, мо́роки, сугрев, и он не без гордости заявлял...
На восходе солнца Клим стоял под ветлами у мельничной плотины, слушая, как
мужик с деревянной ногой вполголоса, вдохновенно
рассказывает...
Самгин кратко
рассказал о воззвании кадетской партии;
мужики выслушали его молча, а лысый удовлетворенно вскричал...
—
Мужики любили Григория. Он им
рассказывал все, что знает. И в работе всегда готов помочь. Он — хороший плотник. Телеги чинил. Работать он умеет всякую работу.
Орехова немедленно, с точностью очевидца начала
рассказывать о кутеже сибирского
мужика, о его хвастовстве близостью к семье царя, о силе его влияния на царицу.
Нехлюдов слушал и вместе с тем оглядывал и низкую койку с соломенным тюфяком, и окно с толстой железной решеткой, и грязные отсыревшие и замазанные стены, и жалкое лицо и фигуру несчастного, изуродованного
мужика в котах и халате, и ему всё становилось грустнее и грустнее; не хотелось верить, чтобы было правда то, что
рассказывал этот добродушный человек, — так было ужасно думать, что могли люди ни за что, только за то, что его же обидели, схватить человека и, одев его в арестантскую одежду, посадить в это ужасное место.
Наверху всё затихло, и сторожиха досказала свою историю, как она испужалась в волостном, когда там в сарае
мужика секли, как у ней вся внутренность отскочила. Хорошавка же
рассказала, как Щеглова плетьми драли, а он и голоса не дал. Потом Федосья убрала чай, и Кораблева и сторожиха взялись за шитье, а Маслова села, обняв коленки, на нары, тоскуя от скуки. Она собралась лечь заснуть, как надзирательница кликнула ее в контору к посетителю.
— Погоди, дядя Семен, дай он
расскажет, — своим внушительным басом сказал рассудительный
мужик.
Рассказывали, смеясь над Митей, что в Мокром он запоил шампанским сиволапых
мужиков, деревенских девок и баб закормил конфетами и страсбургскими пирогами.
— Это так, вертопрахи, — говорил он, — конечно, они берут, без этого жить нельзя, но, то есть, эдак ловкости или знания закона и не спрашивайте. Я
расскажу вам, для примера, об одном приятеле. Судьей был лет двадцать, в прошедшем году помре, — вот был голова! И
мужики его лихом не поминают, и своим хлеба кусок оставил. Совсем особенную манеру имел. Придет, бывало,
мужик с просьбицей, судья сейчас пускает к себе, такой ласковый, веселый.
Чтоб не прерываться,
расскажу я здесь историю, случившуюся года полтора спустя с владимирским старостою моего отца.
Мужик он был умный, бывалый, ходил в извозе, сам держал несколько троек и лет двадцать сидел старостой небольшой оброчной деревеньки.
— Да, гопак не так танцуется! То-то я гляжу, не клеится все. Что ж это
рассказывает кум?.. А ну: гоп трала! гоп трала! гоп, гоп, гоп! — Так разговаривал сам с собою подгулявший
мужик средних лет, танцуя по улице. — Ей-богу, не так танцуется гопак! Что мне лгать! ей-богу, не так! А ну: гоп трала! гоп трала! гоп, гоп, гоп!
История эта состояла в следующем:
мужик пахал поле и выпахал железный казанок (котел) с червонцами. Он тихонько принес деньги домой и зарыл в саду, не говоря никому ни слова. Но потом не утерпел и доверил тайну своей бабе, взяв с нее клятву, что она никому не
расскажет. Баба, конечно, забожилась всеми внутренностями, но вынести тяжесть неразделенной тайны была не в силах. Поэтому она отправилась к попу и, когда тот разрешил ее от клятвы, выболтала все на духу.
Восстание умирало. Говорили уже не о битвах, а о бойнях и об охоте на людей.
Рассказывали, будто
мужики зарывали пойманных панов живыми в землю и будто одну такую могилу с живыми покойниками казаки еще вовремя откопали где-то недалеко от Житомира…
В одной из таких экспедиций капитан, кажется, участвовал лично и с большим юмором
рассказывал, как во время жаркого боя
мужики вышибли у бочки дно.
Он безобидно и подробно
рассказывал, как барыня, в кисейном белом платье и воздушном платочке небесного цвета, сидела на крылечке с колонками, в красном креслице, а Христофор стегал перед нею баб и
мужиков.
Петр Васильич выдержал характер до конца и особенно не расспрашивал Кишкина: его воз — его и песенки. Чтобы задобрить политичного
мужика, Кишкин
рассказал ему новость относительно Кедровской дачи. Это известие заставило Петра Васильича перекреститься.
— Погибель, а не житье в этой самой орде, —
рассказывала Домнушка мужу и Макару. — Старики-то, слышь, укрепились, а молодяжник да бабы взбунтовались… В голос, сказывают, ревели. Самое гиблое место эта орда, особливо для баб, — ну, бабы наши подняли бунт. Как огляделись, так и зачали донимать
мужиков…
Мужики их бить, а бабы все свое толмят, ну, и достигли-таки
мужиков.
— У вас вся семья такая, — продолжал Пашка. — Домнушку на фабрике как дразнят, а твоя тетка в приказчицах живет у Палача. Деян постоянно
рассказывает, как мать-то в хомуте водили тогда. Он
рассказывает, а
мужики хохочут. Рачитель потом как колотил твою-то мать: за волосья по улицам таскал, чересседельником хлестал… страсть!.. Вот тебе и козловы ботинки…
Лукерья посоветовала
рассказать все
мужикам, чего Ганна боялась до смерти.
Мужики, привозившие перед рождеством хлеб,
рассказывали на базаре, что знают переселившихся в «орду» ключевлян и даже видели их перед отъездом.
Мужики потом
рассказали ему, что опекун в ту же ночь, как Вихров уехал от него, созывал их всех к себе, приказывал им, чтобы они ничего против него не показывали, требовал от них оброки, и когда они сказали ему, что до решения дела они оброка ему не дадут, он грозился их пересечь и велел было уж своим людям дворовым розги принести, но они не дались ему и ушли.
И по мере того как мы
рассказывали наши анекдоты, в нас самих происходил психологический мираж, вследствие которого
мужик становился перед нами словно живой.
Когда давеча Николай Осипыч
рассказывал, как он ловко мужичков окружил, как он и в С., и в Р. сеть закинул и довел людей до того, что хоть задаром хлеб отдавай, — разве Осип Иваныч вознегодовал на него? разве он сказал ему:"Бездельник! помни, что
мужику точно так же дорога его собственность, как и тебе твоя!"? Нет, он даже похвалил сына, он назвал
мужиков бунтовщиками и накричал с три короба о вреде стачек, отнюдь, по-видимому, не подозревая, что «стачку», собственно говоря, производил он один.
В Петербурге догадывались, что русский человек живет в полном удовольствии — мы и эту догадку подтвердили,
рассказав, что многие
мужики разводят гусей, уток и поросят… для себя.
— После схода в селе сидит он с
мужиками на улице и
рассказывает им, что, дескать, люди — стадо, для них всегда пастуха надо, — так!
И
мужики дорогой, пьяные,
рассказали ему, как они свели лошадей у
мужика.
Первый случай был в Черноборском уезде. В селе Березине произошел пожар; причина пожара заключалась в поджоге, признаки которого были слишком очевидны, чтобы дать место хотя малейшему сомнению. Оставалось раскрыть, кто был виновником поджога, и был ли он умышленный или неумышленный. Среди разысканий моих по этому предмету являются ко мне
мужик и баба, оба очень молодые, и обвиняют себя в поджоге избы. При этом
рассказывают мне и все малейшие подробности поджога с изумительною ясностию и полнотою.
Ему пришлось много
рассказывать — о России вообще, о русском климате, о русском обществе, о русском
мужике — и особенно о казаках; о войне двенадцатого года, о Петре Великом, о Кремле, и о русских песнях, и о колоколах.
— Эк, батюшка, хватились! Я после того еще два раза под судом был. Хотите, я вам, в кратких словах, весь свой формуляр
расскажу? — Отчего ж! с удовольствием! В Ташкенте — был, обрусителем — был, под судом — был. Купца — бил, мещанина — бил,
мужика — бил. Водку — пил. Ха-ха!
— Дали ему гривну на дорогу и отпустили, — ответил Поддубный. — Тут попался нам
мужик,
рассказал, что еще вчера татары напали на деревню и всю выжгли. Вскоре мы сами перешли великую сакму: сметили, по крайнему счету, с тысячу лошадей. А там идут другие
мужики с бабами да с детьми, воют да голосят: и наше-де село выжгла татарва, да еще и церковь ограбили, порубили святые иконы, из риз поделали чепраки…
Рассказывали с презрительным видом, что им есть очень захотелось, что они не вынесли голоду и пошли в деревню к
мужикам просить хлеба.
Все более часто меня охватывало буйное желание озорничать, потешать людей, заставлять их смеяться. Мне удавалось это, я умел
рассказывать о купцах Нижнего базара, представляя их в лицах; изображал, как
мужики и бабы продают и покупают иконы, как ловко приказчик надувает их, как спорят начетчики.
Прачки не
рассказывали друг другу о своих любовных приключениях, но во всем, что говорилось ими о
мужиках, я слышал чувство насмешливое, злое и думал, что, пожалуй, это правда: баба — сила!
По двору тихо бродил Шакир, вполголоса
рассказывая новому дворнику Фоке, где что лежит, что надо делать. Фока был
мужик высокий, сутулый, с каменным лицом, в густой раме бороды, выгоревшей досера. Он смотрел на всё равнодушно, неподвижным взглядом тёмных глаз и молча кивал в ответ татарину лысоватой острой головой.
И не глядя на неё, однотонно, точно читая псалтырь по усопшем, он
рассказывал, как
мужики пьянствуют, дерутся, воруют, бьют жён и детей, и снохачествуют, и обманывают его во время поездок по округе за пенькой.
Позвали ужинать. Толстая и седая старуха — по прозвищу Живая Вода — подробно и со вкусом
рассказывала о ранах Савки и стонах его;
мужики, внимательно слушая её льстивую речь, ухмылялись.
Отец
рассказывал Фоме, что Щуров в молодости, когда еще был бедным
мужиком, приютил у себя в огороде, в бане, каторжника и каторжник работал для него фальшивые деньги.
— Не балуй, барчук, — гневно сказал
мужик и опять покрыл «это» рогожей. Другой, с знакомым лицом дорожного сторожа, повернул меня и вывел из беседки… Я очнулся на платформе, посмотрел кругом и… засмеялся… Мне казалось, будто все, что я только что видел, было глупым и «стыдным» сном, будто я только что
рассказал этот сон
мужикам, и от этого мне было очень совестно…